Дыра всосет в себя все эфирные искажения и следы. Никто ничего не обнаружит, даже если захочет.
С наилучшими пожеланиями, А-М»
Следователь аккуратно свернул листок бумаги вчетверо и спрятал в саквояж.
– Эй, господин хороший! Куда ехать?! – веселый вихрастый извозчик натянул поводья, останавливая двух серых, бодрых на вид кобылок. – От инквизиторов едете? Скину половину, ай скину! Поехали, господин, а поехали!
– Осенняя, пятый номер.
– Пол-серебряка! Трубку скурить не успеете!
…Тетушки Марты не было дома – ушла за продуктами. Это означало, что до самого вечера, пока хозяйка не перетреплется со всеми лоточниками, Фигаро придется сидеть в доме одному.
Тяжело передвигая ногами, он поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж. В какой-то миг ему показалось, что серебряное кольцо на указательном пальце левой руки (Орб Мерлина он так и не смог снять, но не особо расстраивался – кольцо было красивым) слегка потеплело, но он не обратил на это внимания.
В его комнате было темно (закрытые ставни) и тихо. Слегка щекотал ноздри запах щелока: тетушка Марта делала влажную уборку в комнате своего постояльца каждые три дня. Следователь поставил саквояж на пол, зажег «от пальца» свечу (даже это простое колдовство отдалось в мышцах легкой болью – последствия эфирной контузии, которое теперь будет давать о себе знать, как минимум, неделю) и направился к окнам.
– Не открывайте ставни.
От неожиданности Фигаро едва не выронил подсвечник. Он резко обернулся и…
Свеча выпала у него из рук но, почти коснувшись паркета, мягко затормозила и аккуратно перелетела на тумбочку у кровати.
В кресле у окна сидел Артур.
Артур-Зигфрид Медичи, более известный как Мерлин Первый, погибший во время схватки с Демоном Квадриптиха.
Чувствуя, как от ужаса и изумления кровь отливает у него от лица, Фигаро, тем не менее, заметил, что со старым колдуном произошли два существенных изменения.
Во-первых, Артур выглядел куда лучше, чем раньше, словно сбросил десяток лет и посетил столичного парикмахера: его борода ладным пушистым водопадом ниспадала до колен, и теперь в ней не было и следа грязи. Лысина исчезла под копной белых волос, морщин на лице явно поубавилось, исчезли следы артрита, ранее уродующего тонкие гибкие пальцы и даже великолепный плащ, испещренный колдовскими символами, обгоревшие ошметки которого следователь видел в лесу, снова был цел и мягко переливался, искрясь бликами свечного огня.
А во-вторых, Артур стал полупрозрачным.
Не заметить этого было невозможно: сквозь ухмыляющуюся рожу колдуна явно просвечивал вышитый узор велюрового кресла.
Колдун хихикнул и погрозил Фигаро пальцем.
– Вот только попробуйте мне тут грохнуться в обморок! Вылью на вас ушат воды и сушитесь потом как хотите… Да что вы встали столбом, право слово! Снимайте ваши калоши, налейте себе чего-нибудь покрепче и садитесь на диван… Нам явно стоит поболтать…
…Выстрел эхом прокатился по холмам, отразился от черной стены деревьев и глухим грохотом улетел к серому весеннему небу. Стая ворон, хрипло ругаясь, взлетела с мокрых ветвей и закружилась над узкой полоской леса.
– …Черт, промазал! – Гастон с досадой сплюнул и, лихо переломив ружье, вытащил стреляные гильзы.
– А я говорил! – Фигаро авторитетно поднял палец, затянутый в тонкую кожу дорогой английской перчатки, – говорил, что упреждение на два корпуса! – Он проследил за утками, бешено хлопавшими крыльями и кивнул в сторону низких холмов, на вершинах которых истекали весенним паводком последние комья снега. – Ушли на Круглое озеро, зуб даю. И, да, – следующий выстрел мой.
– А, и черт с ними, – Первый заместитель тудымского городского головы махнул рукой. – Не хочу сегодня переться через овраги – солнце скоро сядет. Ищи потом подранка в кустах… Эх, хорошее у вас, Фигаро, ружье! – сказал он уже раз в десятый за сегодня.
Следователь качнул стволами своей «вертикалки» и благожелательно кивнул.
– Хорошее. «Фродо и Сын», номер двадцатый. Мягкая отдача, удобный приклад, цевье само просится в руку, словом – песня, а не ружье! Эффективная дальность при стрельбе дробью – двести футов, кстати. Почти вдвое выше, чем у вашей «Синицы».
– М-м-м-да, – Гастон покачал головой, – вот уж не думал, что вы – заправский охотник!
– В местах, откуда я родом, Гастон, стрелять учились раньше, чем читать. Рыбалка и охота – на наших прибрежных камнях много не вырастишь… Зато когда из города прибывал караван, и мы меняли лисьи и беличьи шкурки на фрукты – о-о-о-о! Виноград, яблоки, груши, да что там! Но я более всего любил закатанную в банки кабачковую икру – это, скажу я вам, пища богов. Если сварить картошку в кожуре…
– Вы, кажется, опять проголодались, – расхохотался Гастон.
– А вы нет?
– Ну… Есть немного. – Первый зам Матика решительно перебросил ружье через плечо и кивнул. – Возвращаемся. Дичи еще успеем настрелять – две недели впереди… А, вы, кстати, за сколько брали свою «двадцатку»?
– Я ее арендовал. У господина Малефруа можно взять напрокат любой охотничий инвентарь – вы не знали?
– Черт.
– …но это тоже дороговато.
– Черт!..
…Они поднялись на холм и, болтая, пошли по узкой дорожке мимо поля, где в аккуратных бревенчатых домиках жили местные егеря. На маленьких огородах уже жгли стерню и прочий накопившийся за зиму мусор; в окошках домиков зажигали свет, и печные трубы тихо попыхивали едва заметным дымком. Следователь с наслаждением потянул носом, вдыхая ароматный, пахнущий печеной картошкой дым, и улыбнулся. Приятно было осознавать, что он – в самом центре Черных Прудов – третьего по величине охотничьего заказника в Королевстве, и вокруг лишь сотни квадратных верст лесов, кишащих дичью, глубоких болот и чистых рек. Никаких поездов, никаких паровых самоходок, никакой инквизиции и никакой работы.