Фигаро, следователь Департамента Других Дел. Дилог - Страница 203

203

– Сны?

– Да, сны. – Рамбо дернул плечами. – И, если позволите, я бы предпочел не останавливаться на этом моменте. Возможно, позже, когда я наберусь храбрости… – Он громко сглотнул.

– Ладно, – Фигаро захлопнул блокнот, – не буду вас более третировать, дамы и господа. – Итак, ситуация выглядит следующим образом: вы подверглись неизвестному влиянию неизвестного существа. Пока что я не располагаю материалами, которые позволили бы сделать мне какие-то выводы, но уже завтра днем я надеюсь получить первые документы. Сейчас я вас покину до утра – Гастон, вас это не касается! Вы мне нужны! – но у меня будет просьба. Если кто-либо из вас хочет что-то мне сказать, но не желает делать это при остальных, я жду его у себя в кабинете через три часа. Если же этот «кто-то» не желает общаться лично, то пусть просто изложит все письменно и просунет письмо под мою дверь. Все ясно?

Шесть голов одновременно кивнули.

– Очень хорошо… И, Гастон, захватите вот эту лампу… И вот эту тоже, пожалуйста.

…Когда в комнате стало светло (Фигаро вовремя сообразил, что электрические лампочки под потолком, скорее всего, не работают – коммуникации усадьбы еще не были восстановлены – поэтому и попросил Гастона захватить лампы), следователь плюхнулся на диван и, положив ноги на роскошный деревянный подлокотник, принялся листать блокнот.

– Итак, Гастон, что мы имеем?

…Гостевые комнаты «Тенистый Аллей» были очень милыми: маленькими, хорошо обставленными и очень чистыми, а уж какие тут были диваны – настоящие пуховые плацдармы для вторжения в обитель Морфея! Но особенно следователю понравилось окно: высокое, похожее на арку, с удивительной красоты витражной вставкой у самого потолка.

– Мы имеем, – Гастон стащил с ног сапоги и принялся шаманить у камина, шурша промасленной бумагой, – одного короля, одного министра, известнейшую дамочку, героя войны и психа-музыканта – скорее всего, содомита.

– Клерамбо? – Фигаро лениво поболтал ногами. – Он не содомит, просто вспыренный дурак… Ну, хорошо, Гастон, а теперь скажите мне: что их всех объединяет?

– Их истории про Черного Менестреля? Кошмары?

– Нет, – фыркнул следователь. – Их истории, друг мой, как раз их разъединяют. Вот скажите: что во всех этих «исповедях потерпевших» вам показалось странным?

Гастон чиркнул длинной серной спичкой.

– Ну, вот, хотя бы история музыканта. Она, по-моему, бред.

Фигаро вздохнул.

– История Клерамбо, милый Гастон, отличается от прочих воистину графоманским пафосом и, скорее всего, придумана от начала и до конца. Но меня больше заинтересовал рассказ министра.

– Алексиса? А что с ним не так?

– История Рамбо, – Фигаро задумчиво посмотрел на клок пыльной паутины, плавно качающийся у резного потолка, – наиболее сильно отличается от всех прочих. Во-первых, она изобилует ненужными подробностями. Во-вторых – и это самое странное – Рамбо единственный, кто пытался привнести в свой рассказ долю юмора.

– И что это значит?

– Пока не знаю. Но прошу вас это отметить.

– Может, он врет? – Гастон шаркнул заслонкой на трубе.

– Не знаю, не знаю… Он выглядит напуганными и измученным, но он единственный, кто пытается это скрыть и даже пробует шутить. Может быть, это в его характере, а может быть, тут что-то другое – понятия не имею. Но взять ту же госпожу Воронцову. Ее рассказ сумбурный, рваный, но, без сомнения, искренний.

– Ах, Фигаро, – Гастон снял шляпу и принялся махать ей точно веером, раздувая огонь в камине, – вы плохо знаете женщин. Особенно богатых женщин. Они – мастера притворства, театралы. Все, что они говорят, вы можете смело делить на десять.

– Ну вы и скажете, Гастон… Но, предположим, вы в чем-то правы. Тогда возникает вопрос: зачем Мари выдумывать все это? Желание оказаться в центре внимания царственных особ? Этого добра ей хватает с головой. Стремление окунуться в тайну, стать частью загадочной и мрачной истории? Все может быть, но вспомните, как семь лет назад Воронцова покупала себе дом в Столице: она специально выбрала новостройку, в которой точно не было бы ни призраков, ни домовых. Она их боится. К тому же она лечится исключительно у алхимиков, избегая колдунов как огня, что тоже всем прекрасно известно. Мари, как и многие современные люди, опасается колдовства во всех его проявлениях. Есть даже слово для этого…

– Магикафобия, – подсказал Гастон.

– Вот-вот. Так что приехать сюда, в глушь, где соберутся люди, объединенные неведомым проклятьем и где, возможно, бродит существо, раздающее эти проклятия как шут конфеты… Нет, нет, это не в ее стиле.

– Но раньше-то она сюда ездила.

– Она могла и не знать про этого Менестреля. А вот как и когда… Это мы проверим обязательно. Завтра же я затребую у Малефруа гостевые книги за последние двадцать лет, и мы узнаем, кто из них сюда заезжал, когда и на какие сроки…

Он вскочил с кровати и принялся мерить комнату шагами.

– Идем дальше. Предположим, что призрак этого дудочника действительно существует и действительно как-то воздействует на этих людей – следователь ткнул пальцем в пол. – Тогда выходит, что… Хм…

– Но вы же сами говорили, что призраки безвредны, – заметил Гастон, аккуратно подкладывая в огонь тонкие щепки.

– Призраки – да. Но помимо призраков в нише бесплотных посмертных инкарнаций существуют и так называемые драугиры. Это, если хотите, отпечатки сознаний умерших людей, удерживаемые в оболочке могущественного проклятия и одержимые идеей вендетты…

203