Фигаро, следователь Департамента Других Дел. Дилог - Страница 234

234

Следователь сложил руки на груди и повернулся спиной к камину. На фоне ярко пылающего огня он казался обитателем Преисподней, но не демоном, а эдаким чертом-городовым или, скажем, духом чревоугодия, явившимся в мир отвращать городских кумушек от беговых дорожек и искушать запретными дарами кондитерских лавок.

– Однако, господа, я бы хотел продолжить… И, как я уже говорил, я сразу понял, что один из вас, присутствующих здесь никогда не встречался с Черным Менестрелем. В этом я не ошибся. Но я ошибался, думая, что этот человек – вы, господин Клерамбо.

– Я?! – музыкант, бледный от возмущения, привстал в кресле, потрясая бокалом точно скипетром. – Фигаро, вы ранили меня в самое сердце! Уличить меня во лжи – ах, как это похоже на бездушных обитателей пыльных контор! Канцелярские черви! Вы рвете на части сердце художника, вы…

– Довольно. – Следователь небрежно махнул рукой. – Оставьте эту кретинскую манерность и пафос, Клерамбо. Да, ваш лечащий врач поставил вам диагноз «шизофрения», а газетчики – с вашей же подачи – долгое время трезвонили об этом, но меня вы не проведете.

– Моя душа пылает в бездне адской! Ложь, клевета повсюду, я…

– Или, может, вы хотите, дабы с вашим доктором поговорили те же господа, что и с руководством Института мозга?

Клерамбо мгновенно заткнулся. На моложавом лице музыканта явно читалась напряженная работа мысли.

Думал он минуты три, после чего отрицательно покачал головой и совершенно нормальным тоном сказал:

– Нет, не хочу.

– Великолепно! Я давно подозревал, что вы весьма умный человек, Клерамбо.

– Ничего себе! – Мари Воронцова покачала головой. – Вы умеете говорить! А я-то думала, что великий Клерамбо умеет только вещать с небес!.. Но зачем вам эта комедия с бумагами из желтого дома?

– Это для его агентов, – Фигаро подмигнул музыканту, который чуть улыбнулся уголками губ. – Пока Клерамбо числиться невменяемым с него невозможно взыскать в судебном порядке выданные под его будущие работы авансы… Видите ли, наш гений-музыкант три года назад с потрохами продал себя «Дому Пылающих Сердец» господина Ле Франта.

– Они занимаются концертами, театральными постановками и катушками для патефонов, – кивнул Клерамбо. – У меня с ними контракт на пять лет; авансы выплачены огромные. Вот только удовлетворить их я, боюсь, не в состоянии.

– Если уж вы решили резко стать нормальным, – Фигаро достал из кармана пиджака трубку, – то, может, сами расскажете нам свою историю? А я пока подымлю и хлопну винца – в горле пересохло.

– Не вопрос, – музыкант кивнул. – Знаете, когда долго изображаешь психа очень трудно потом эту маску снимать. Так что я даже рад возможности поговорить по-человечески…

Он отхлебнул шампанского, закинул ногу за ногу и немного подумал, прежде чем начать.

– Меня, как вы, наверное, догадываетесь, зовут не Астор Клерамбо. Это просто сценический псевдоним; мое настоящее имя Питер Яшин. Музыкой я занимался с самого детства и, скажу без лишней скромности, уже тогда я был весьма талантливым юношей. Начинал… Начинал я как обычно: пел в ресторациях, играл на площадях, даже ездил одно время с цирком. Потом меня заприметил господин Пиколло, взял к себе и понеслась: концерты в столице, первые катушки для граммофонов – да вы сами можете найти все эти подробности в любом журнале сплетен. Пересказывать нет необходимости. Потом пошли деньги. А где деньги, там и дамочки, вечеринки, алхимические порошки, рулетка – все как обычно. Я стал влезать в долги. Утром в моем кармане мог лежать чек на десять тысяч, а вечером я считал мелочь у вшивой гостиницы на окраине… И вот однажды я весело проводил время в этих местах… кстати, «Тенистые Аллеи» были тогда еще открыты. И столкнулся с этим… С Менестрелем. Тогда я думал что у меня галлюцинации – я был крепко унюхан «розовой пылью». А потом начались кошмары…

Клерамбо взъерошил волосы и уставился в огонь.

– Это было ужасно. Сущий ад. Но, в то же время, в этом было… Что-то удивительное. Что-то запредельное. Ночью я метался в бреду а днем у меня не оставалось сил даже на то, чтобы затащить в постель очередную нимфочку, но… Это были такие эмоции, такие образы… Словами не передать. По ночам передо мной словно открывались врата бездны и эта бездна была прекрасна в своем ужасе… От меня сбежали все друзья, я крепко запил и некоторое время серьезно подумывал обратится к мозгоправам, но…

Но однажды ночью я проснулся от очередного кошмара и вдруг понял, что схожу с ума не потому что вижу ночами ад, а потому что держу его в себе. «Что если я выплесну его наружу?», подумал я тогда. Я выхлестал бутыль водки, всосал всю «дурь» что у меня оставалась и сел за рояль… К утру я исписал нотами две тетради. Это был «Туман и бриз», та самая вещь, которая принесла мне миллионы и сделала всемирно известным.

Он вздохнул и на мгновение следователю показалось, что в глазах музыканта мелькнул отблеск неземной тоски.

– Это было прекрасное время. Ночами я рыдал от страха, кусая подушку, а днем творил, обложившись бумагой. Я освоил скрипку, флейту, саксофон, все время искал наилучший способ передать то, что рвало меня изнутри. Менестрель стал моей Музой, каким бы странным это не показалось, темной, ужасной и… прекрасной. Я даже не знаю, как вам объяснить…

– Вы это уже сделали. – Фигаро достал из кармана маленькую коробочку и показал Клерамбо. – Это проволока с записью вашей «Последней флейты». Гениальная вещь. Слезы и огонь.

– А, тогда вы, должно быть, понимаете. – Музыкант выплеснул остатки шампанского в огонь. – Это слепок моей жизни, Фигаро. Такой, какой она была тогда… У меня в банке лежало столько денег, что я мог бы в них купаться, но они меня мало волновали. Я стал чем-то вроде моста между Землей и Адом; от старого Астора Клерамбо осталась лишь тень, которой этот мир мог дать лишь одно: тех, кто будет слушать мою музыку. Дьявол, да я сам стал музыкой, а потом… Потом все закончилось.

234